- Глазами -

Птица летит над землёй, зов её - электрический; крылья - стотысячекратный газетный листок, пронизанный жилами провода;
перья - из слов (как они развеваются...); в клюве несёт она звенящие нити ещё не объявленных частот радио; прямоугольниками мониторов смотрит в ветер -

веером фейерверков всё вокруг переливается.

Должно быть на севере... Нет звёзд в чёрном небе – их волки скормили голодным детёнышам. А они... они отступили уже. Да, должно быть где-то на севере наши павшие. Не снег это - стяги. Волокна трепещут, сплошь белые. Нет ни гербов, ни девизов, ни знаков различия: кость их обмундирование,
бренное спорото. Истлевшие руки находят оружие: смыкают с прикладами копья, мечи с автоматами... Они помогают друг другу и тихо вздымаются -

те, которых всегда будет больше.

Гребень рождает валы, брюхо тревожит ил: это рыба глубоких вод. Под чешуёй её трубы, в них течёт радужно-чёрное золото.
Фарватер вариативен; многоярусная паутина нервов вибрирует, прорабатывая данные эхолокации; пресекаются отсеки, которые оказались затоплены; правда надстраивается.

Веди нас, крохкое сердце из олова...

Сполохи в недрах недр. Червь на подземном пастбище. Корни всех жил прослежены. Вглубь до ядра, назад... Грудами ржавого лома безголовое туловище опорожняется. Внутри у него белый дождь, коммуникации, ветер и города.

Люди ему потрохами.

Неподвижный контейнер вне... Абсолютный жестяный бак - домик для абортированных. Они лепечут внутри меж собой (словно воробьи, или ножницы чирикают - разговаривают) про цветные игрушки, забавные жизни; воображают воздушные шарики.

Прижимаются разъятыми тельцами и становится не так одиноко.

Человек идёт в солнцезащитных очках (ему лучше видно в них ночью) и повсюду оставляет филиалы своего неявного присутствия. Женщины благосклонны к нему, мужчины приветливы,
дети хотят быть похожими на него, когда вырастут. Мало кто знает, что пальцы его растут от самых плеч (но многие руки были удостоены их делового касания). Скрывшись за створками лифта, человек в безупречном костюме возникает за только что

запертой дверью в пустом кабинете... Он ушёл этим утром, а на улицах появились бригады, - разматывают исполинские катушки пластиковой трубки.

Вены континента вскрыты.

Есть такое место - оно в мае, - где тени голубей мечутся по белому потолку, хотя никаких птиц нет в комнате. Окна открыты, и ветер колышет на них синие занавески. Жёлтые тюльпаны стоят в запотевшей прозрачной банке – только что срезаны. Дворы там тенисты (каштаны и липы), похожи один на другой и не кончаются никогда, в какую ни пойди сторону. Солнце заглядывает украдкой в трещины кирпичной кладки, бетон тротуаров медленно нагревается.(Одно небольшое пятнышко, на ощупь словно контур бабочки, чуть прохладней). Дома невысокие. Где ни где на асфальте лежит мяч или скакалка;
на лавочках встречаются оставленные ненадолго вещи.
В полутёмном подъезде гулкая лестница, дальше - чуть приоткрытая дверь: лёгкое потрескивание слышится в снятой телефонной трубке, из крана по капле срывается вода, шепчет газ. Вот какая-то калитка будто-бы скрипнула в ограде школы,
качнулось бельё на верёвке... Никого.

Они живут теперь в стенах - рядовые граждане смерти.


Титанический пёс вдруг ощерился: он чересчур заигрался с хозяином, и вот уже чудовище взрезало изнутри его холёную шкуру иглами стальной шерсти. Зверь заглядывает дикими лучами прожекторов вглубь собственного развороченного брюха, - там по скоростным трассам, срезая на вираже головы, проносятся гоночные автомобили; в бликах ракетных ударов над судьбою мяча ревут стадионные толпы; комья фарша совокупляются остервенело в жерле мясорубки, -

рукоять идёт вниз сама.

Медленный это сад, захлебнувшиеся Любовью. Цветы, ступающие задумчиво по тропинкам не здесь – тихие лица, которым поведано: в одной из беседок Она открывает всё. Парень с опущенной головой, сквозь белоснежную ткань из груди просочилась роза – медленнно поворачивается. Невыносимо, когда они смотрят...

Глазами.

*   *   *